Краснорожие ирландцы были неприятны обоим. Поэтому они оба захаживали в этот бар, на Малининском бульваре, что он называл Старым Арбатом, подражая столичанам, а она - "Мальининскиим", в силу акцента, а бар был надписан "O'Rosynettta", что он переводил как "Ох! Розетта", а она - не переводила никак: он был россиянин, она американка.

В дальнейшем ее акцент я буду снимать, для облегчения чтения, он же от своего нестолицкого акцента давно избавился.

Он захаживал сюда, когда удавалось зашибить деньгу; как это делают -"зашибить деньгу" - вечно грубоватые, туповатые русские - когда не пьяны на халяву - она не знала; впрочем, она тоже захаживала сюда, когда могла себе это позволить, и откуда берут порхающие иностранцы деньги, он со своей стороны тоже не мог представить, вроде не похоже, чтобы они что-то в жизни делали, меж тем "позволяли".

Его звали Максим Петров; ее - Ханна Робертсон. Обоим около тридцати, с дальней стороны. Несмотря на звучание, он - был совсем не красавцем с рубленым подбродком, она - была миленькой, даже хорошенькой, но тоже не "любимой" - ни одним, ни миллионами - привлекательные глаза, нос, губы, щеки, мэйк-ап, фигура, платье, но - словно аппетитный замороженный кусок мяса, никто не кричит "бля!свежая убоина!" и не кидается к или от, обжигаясь цены.

Поэтому он подошел к ней. А может к столику. Столик был единственным свободным в баре, все остальное, как всегда, заполонили краснорожие ирландцы, англичане, и немногие студенты, которым тщило попить пива среди носителей языка, да быковатые местные, которым вообще все было похуй.

Но она читала газету и его вопрос "Можно тут присесть?" заставил ее оторвать глаза от статьи, и веря в то, что это кто-то, кто как официант предлагает ей избавиться от очередной помехи с минимальным напряжением мысли, предлагает ей ответ в вопросе, она сказала: "Да, пожалуста!". А может, она, рассуждая так, лгала, может ей нравилось читать газеты единственной читательницей газет среди галчящих блядей за другими столиками. Глядите, санс оф за битч, на кого променяли…

По акценту Максим понял, что она из нерусских, причем из англиковатых.

Если б Максим знал, что вот тут про него пишут, он бы воскликнул:

- Не еби мозги мне, Автор! Я вот почитал.. ты меня выставляешь каким-то задроченным слесарем, который халтуру срубил и пошел до центра города… повыебываться…

Ах, Максим, такова особенность русского письменного литературного языка, что если герой не отрицательный (пусть при этом и не положительный, и вовсе не герой), что как не пиши вводную часть - сочуствие вызывает он у читателя. Пусть в намерения автора и не входило вызвать это вонючее сочуствие, а меж тем…

Ничего себе ты мужик, Максим. Там, где вонючий герой западной литературы зубами скрипит, кулаками стучит, орет и матюкается, ты только глазами поводишь и вполне удолетворяешься и - удолетворяешь окружающих.

Ты - крутой, Максим, простой, но тебе палец в рот не клади, ебанешь от всего своего жилистого плеча и своей широкой морды! Молодец, Максим! И притом глазаст! Недаром же ты дал Ханне газету почитать еще минут пятнадцать, пока не принесли твое пиво (14 минут), и пока ты не отхлебнул полбокала (минута). (Учтем, что Максим уже принял где-то около двухсотпятидесяти грамм в водочном эквиваленте).

Максим сказал Ханне сразу как отхлебнул:

- А вы не русская, чтоб я сдох!

Ханна осознала сочетание вежливого "вы" и вульгарного "чтоб я сдох", и увлеклась возможностью расширить свои познания русской души.

- Да, я из Джи-Пи, - и привыкнувшая к незнакомству русских с родными аббревиатурами, пояснила: - штат Висконсин, Америка.

- Да, понял уж, что Америка. Американка, значит. Газету читаете, - Максим наклонился к газете и прочел заголовок, - "Конкорд симз фоллен даун уванс моо, коз Элцин энд Клинтон хэз фоллен эпарт…" Это типа: договора сорваны, наши страны опять ссорятся, поскольку президенты разошлись, причем идет игра слов: "конкорд" - это и договор и самолет, и буквально звучит: самолет "конкорд" упал снова, потому что ельцин и клинтон, типа детали самолета, развалились…

- Вы говорите по-английски? - спросила изумленная Ханна.

- Немного, - скромно сказал Максим.

Извини, Максим, разумеется, ты сказал нескромно…

- А вы, правда, американка? А хотите военную тайну вам продам? Знаете откуда я?

- Откуда же?

- То-то! Знаете такой город, "Красноярск сорок пять а я"?

- Красноярск? Знаю…

- Нет, это другой Красноярск. Почтовый ящик. Секретный. Там завод стоит… Аллё, - окликнул он пробегавшую официантку, - пива еще! Будете? Два пива!

- А я вижу вы пьете…

- О, это джин…

- Тоник…

Ханна покраснела:

- Нет, неразбавленный…

- Тогда еще джин… два джина! По сто…пять.. по двести! Два пива.

- Больших?

- Больших, блин! И.. кофе…С сахаром? - спросил Максим у Ханны.

- Сахар на столе, - сказала официантка.

Максим оглядел ее юбку, словно оглядывал ноги ниже - именно так! - ты же крут, Максим, ты умеешь поглядеть так - даже не так, как будто видишь под одеждой сокрытое, но так, что видишь по средней одежде то, что от одежды свободно внизу и вверху…Ты не ползаешь взглядом, о, нет!

Максим сказал официантке:

- Спасибо. Блюдечко с бутербродами…

- Ка…

- С сыром и колбасой. Любой! Потолшэ и подешевле!

Официантка упорхнула… ускакала…

- Так вот, - сказал Максим, - я из города, где стоит Завод. Самый главный военный Завод! О нем никто ничего не знает! И я там работал электриком.

(Ах, таки слесарь наш Максим!)

- Вот вы в России давно?

- Год…полтора…

- Ага? Хреново тут все живут? А у нас там… во, жизнь! В восемьдесятом году в магазинах сорок сортов колбасы! Сыра - всякого! Хоть с плесенью…

- С плесенью? - переспросила Ханна.

- Ну с натуральной… французской плесенью! Нормальный сыр… Всегда все было и есть. У моего деда - дача! Мрамор! Тут у писателей таких нет! У художников таких нет! Ученых всяких… ну, может, у депутатов, министров такие… только казенные… А у деда своя - на машине можно по коридорам ездить…

- Наверное, ваш дед..ушка ученый большой? Или в торговле…

- Хрен! Извини. Нормальный инженер. Чертежи чертил. Не, он типа, главный инженер в цехе… в одном из цехов. Но ты видела в России инженеров, которые до перестройки меняли машины каждые два года… иномарки… "тойоты"… на зарплату! То есть без взяток?

- Не видела, - честно призналась Ханна, примерно знакомая по меморандумам президентского советника Пшезинского о жизни в России в период "застоя", и по современным газетным статьям в "Мукомольном КомаМольце" и "ИзБестиях".

- То-то! - Максим самодовольно запыхтел сигаретой. - А вот сигарета. Вот "Мальборо". Всю жизнь у нас по рублю было. Не, ты не понимаешь, тут в Москве или не было, или только на рынке и по пять, а то и двадцать. А у нас, пожалста, все американские сигареты - по рублю! Хочешь икру - пожалста! Все, что душе угодно.

Появилась официантка. Максим отхлебнул джин, Ханна отхлебнула джин.

- Вот, жаль ты нерусская! - сказал Максим. - Нет, пойми меня правильно. Как тебя зовут?

- Ханна… Ханна Робертсон.

- А я Максим… Петров. Макс, короче. Вот, короче, ты ведь не читала Стругацких там… Читала?

- Нет?

- Жаль… Ну и правильно… Там у них как бы все про ученых в закрытых городах написано. Как там всякое оружие испытывают… Только у них типа фантастики… в общем, если не жил в таком городе, то за сказку примешь, а если... вот начинаю кому рассказывать - что взаправду - ниху… никто не верит!

- Я верю, - медленно сказал Ханна. - Я - сама… из "МоскоуКвётиТвентиуван"…

- А это что за…

- Тоже город.. с Заводом… военным… как ваш… У нас…

- Чекнемся! - сказал Максим, и поднял рюмку с оставшимся джином.

Ханна поднесла свою:

- Прозит!

- Прозит!

Оба влили джин в горло (даже Ханна сделал это по-максимовски - запила пивом). Помолчали, растепляясь…

- Я сама из МоскоуКвётиТвентиуван… У нас тоже стоит завод. Тоже секретность. Я сама в торговле работала. Муж… Мужа не было. Был сын… То есть и сейчас есть… в колледже учится… в Коллитвике… другой штат… У нас…

- Москоу? Прости, - перебил Максим, - что город называется Москоу?

- Ну да. Он был основан эмигрантами из России. А когда завод строили недалеко, то там из-за секретности пришлось селить рабочих рядом… так появился новый город.. а поскольку почти все были из Москоу, то просто добавили экстеншн… расширение… КвётиТвен…ДвадцатьОдин…

- О, можно я угадаю! - сказал смеясь Максим, - Выезд ограничен, въезд - девять проверок, и только к близким родственникам в городе…

- О, да! Никаких журналистов… У нас пытались…

- У нас тоже пытались… с телевидения, - перебил Максим, - так им как вломили пиздю.. то есть их пропустили…. А сразу за пропускным пунктом напали "хулиганы" и как побили их… их… аппаратуру… в общем они уехали… увезла их скорая помощь… в больницу, короче…

- А милиция…, - недоумевающе спросила Ханна.

- Какая милиция!? - захохотал Максим. - Это была секретная служба! Дело, конечно, завели. Только тех "хулиганов" и след простыл.

- Ааа.. понимаю, - сказал Ханна. - У нас журналистов тоже не было. Как-то на Си-Би-Эс показали сюжет, как не пускают их журналистов… все… А у нас тоже хорошо было жить… Нет расовых предрассудков, то есть негров нет. То есть есть несколько негров, но вот…Боб… мы вместе росли… Нет бедных… О, я знаю, у вас в России машина в семье - это престиж… А у нас у всех машины… были… две-три… у родителей… детей… Образование бесплатное… Медицина….

- Знаю, страховка, - сказал Максим.

- О, нет, не страховка, - но пояснять не стала. - Все, о чем американцы только мечтают.

- Интересно… - сказал Максим.

- Ну, - Ханна покраснела, - много женщин, мужчин мечтают об этом… Можно у тебя, Макс, спросить?

- Спрашивай!

- А почему ты здесь, а не у себя, в Красноярске… этом…

- Выгнали, - сладко-горько-гордо сказал Макс. - Я работал в одной зоне. И однажды вбегает в зону мужик из другой зоны… куда у меня доступа не было… вбегает.. и горит… одежда на нем… ну я схватил огнетушитель… загасил его… прибежала охрана.. его унесли... а я потом смотрю на свой счетчик… радиоактивности… а он, бля, зашкаливает… Ну, я пошел к начальству. Говорю, типа, там откуда мужик прибежал, нельзя работать. Я с ним типа побыл, полчаса, и вон какая доза… Ну меня быстро и выпхну… уволили с завода… Все, чего добился, - разрешения уехать из города… Подписка о невыезде из России, неразглашении…

- Ханна, Только про мой город - тсс!… А как по-американски "тсс!"…тихо то есть? Никому…

- У нас проще: выехал из штата… поехал в Канаду… оттуда в Мексику… оттуда…

- В Великобританию… - догадался Максим.

- Нет, в Великбританию не пустят… раскопают… Во Францию легче.. Оттуда в Польшу… Ну, а из Польши в Россию - само захочется…

- А почему ты уехала из этого, Москоу..?

- Из-за сына… Он с девушкой познакомился. Из соседнего Москоу. Ну и отправился на свидание… Через реку… А у нас там сигнализация… Его и поймали…

- У нас тоже река город окружает. На две трети. Тоже сигнализация. Только у нас еще и колючая нержавейка - проволка - от дна до поверхности - в шесть рядов проходит! - похвалился Максим.

- А ты откуда знаешь? - кокетливо улыбнулась Ханна.

- Ну.., - многозначительно потянул Макс… - Слушай, я не шпион…

- Да и я не шпионка, - засмеялась Ханна…

- Что на вашем Заводе делают?

- Ох, и не знаю. У нас треть завода под землей…

- А у нас почти весь…

- Но я думаю, психотропное оружие… Знаешь такое?

- Да, люди от него дуреют и делают не то, что хотят… надо им…

- Вот! - обрадовалась взаимопониманию Ханна. - Вот смотри: я… как нас заставили город покинуть… сына устроила в колледж.. а сама… Ох! Смотри, я пью неразбавленный джин, виски, я курю, я - ем жирную пищу, - и Ханна переложила колбасу и сыр с одного бутерброда на другой, двойной и откусила…

- Ну и что? - сказал Максим. - Я… мы, русские, всегда таки и делаем… Едим и пьем…

- А что у вас на заводе было? - спросила, прожевав и отдышавшись, Ханна.

- Тоже не знаю наверняка за весь завод, но уверен - на большей части ядерное оружие. Ну, я тебе говорил, как у меня счетчик зашкалил, когда я того мужика тушил… Да и потом у нас продолжительность жизни в городе - сорок лет.

- О, как мало! - воскликнула Ханна.

- Вообще ничего, жирно, да коротко. А ведь в России средняя продолжительность жизни почти сто шестьдесят лет!

- Вау! - сказала Ханна, - как у нас в городе!

- Вот смотри, - сказал, не слушая ее Максим, - я ведь, даром, что такой гладкий, я ведь облученный, хоть и не работал в опасных зонах. Вот у меня зубы - думаешь, белые, натуральные, - фигушки! - вставные, и кожа эта моя гладкая - потрогай! Сухая, ага?, а какая натянутая…

- А у меня все такое… с детства, - нерешительно сказала Ханна. - зубы вставные… подтяжки на лице… руках… Чисто наследственное… У нас все дети рождаются… такие… что им потом все эти операции делают… это почти так естественно, как аборт или кесарево сечение…

- Вообще-то, это разные вещи…

- Ах, дарлинг, как женщина захочет… Вот только у нас в городе и есть для женщины рай - она рожает всегда, и без кесарева, и с пособием, если хочет ребенка, или с двойным, если не хочет…

- Но ты родилась…

- В Москоу… А потом родители поехали работать в МоскоуКвёти… И я уж там рожала…

- Бедная ты моя, - и Максим без колебаний обнял Ханну за плечи, почти сразу одна его рука сползла на грудь, другая на шею, он поцеловал Ханну - в губы, потом - почти сразу в лоб - и последний поцелуй - вызвал возглас за соседним столиком:

- Нет, вы, как хотите, а я пойду познакомлюсь…

За соседним столиком сидела компания курсантов ФСБ - то есть спецслужб…

Краснорожие ирладнцы не нравились им всем.

- Миш, что тебе надо, чтобы ты.. - орал Вадим. - Захожу в Хамер-центр… а, классно? Центр хамов? Идет ниггер… жирный такой, в пальто… рядом баба его, дитя… И там есть такой бассейн. С рыбками. Золотыми. А я, значит, стою в сторонке, поглядываю, должен "черпак" подвалить…

- И смотрю, и вижу, замечает негр рыбок, скидывает пальто, падает на бортик и начинает их вышаривать, ловить, одну поймал и детям своим показывает…

Вадима слушали официанты с трех метров, и не слушали коллеги.

Вадим рассеяно огляделся. И увидел Ханну с Максом.

Удивительным образом - тут я должен отдать должное вкусу Вадиму - зеленый галстук Макса гаромнировал с зелеными волнами в лиловом платье Ханны, которое, в свою очередь, казалось парой - к фиолетовой рубашке Максима в обрамлении черной пары - пиджака из немнущегося лавсана и джинсовых брюк - новых, не тертых, чистого жирного черного цвета. Пальцы обоих были тонки - у Максима тонки и длинны, как у музыканта, у Ханны миниатюрны, хрупки, и - розовы, и когда она прикладывала пальчик к серо-розовым губам Максима, и улыбалась, это выглядело - божественно…

Поэтому, когда "фээсбэшнику" Вадиму, в чинах внутренней прокуратуры монахов-чистильщиков старшему оперуполномоченному, надоело невнимание спутников к его репликам относительно гармоничности пары за соседним столиком, он поднялся и, разваливаясь от выпитого, пошел к Максиму и Ханне знакомится…